Мне повезло. Я прожил не менее трёх жизней. Детство, служба в Вооружённых силах, работа в гражданском здравоохранении.
Самарканд - одноэтажный, небольшой, хотя и областной город, в котором веяло средневековым величием Тимура, учёностью Улугбека, философией Омар Хайяма, запахами цветущей акации, фруктов и лепёшек, плова и мешалды. Достаточно тяжелое детство досталось нашему поколению, которое усугубила война 1941-1945 года.
- Самарканд. Старый город. Увидеть такой Самарканд теперь можно только в кино -
Осознанные воспоминания начинаются с периода, когда мы жили втроём: мама - Абрамова Анна Андреевна, бабушка - Дарья Яковлевна и я. Мать много работала, мы часто оставались с бабушкой вдвоём. Она была слепа. Её надо было выводить на улицу ставить стул в тенёчке у арыка, уводить домой при необходимости. Ей нужно было всё время слышать мой голос. Бабушка говорила, что у меня "золотые" глазки. Поэтому периодически меня ожидала трудная и длительная процедура стричь ногти, особенно на ногах.
Я знал, что где-то поблизости живёт родной отец с новой семьёй, оказалось, что на соседней улице. Позже понял, что у меня две ветви родных, достаточно многочисленных, одна по линии матери, другая - по отцу. Кто же ближе, кто роднее? В этот период детства мне больше приходилось контактировать с родными по линии матери.
Мама малограмотная женщина, но с сильным характером. Она никогда не упускала возможность без обиняков и дипломатии высказать в глаза правду - «матку». Видимо этот недостаток или достоинство привели к быстрому и окончательному разрыву с отцом – Ибадулиным Рашидом Абдурахмановичем, когда она узнала о его «пассии». Но она никогда не настраивала меня против отца.
Первые уроки "любовного треугольника", зависти и мести я получил рано ещё в детском саду (угол ул. Фрунзе и переулка Верещагина). Была девочка, которой я оказывал повышенное внимание. Кроватки стояли рядом. Осенью на территории жгли опавшие листья, мой "соперник" толкнул меня со спины в костёр. Обошлось всё ожогами первой степени, несколько дней ходил с повязкой по локоть, но чувствовал себя почти героем.
Жителям южных городков понятие «двор» хорошо известно, та же коммунальная квартира, только здесь у каждой семьи есть стены и отдельная крыша. Жарко, все стремятся выйти на воздух. По возможности принято выносить под открытое небо приёмы пищи, семейные развлечения и даже кровати. Окна, а часто и занавески в квартирах открыты. Вы не только слышите, но и часто видите происходящее. Кто-то случайно замечает то, что его не касается, а «специалисты» видят всё и постоянно. На самом деле провинциальный двор это почти одна семья. Все всё друг о друге знают. Поддерживают друг друга, но не менее часто случаются размолвки и ссоры.
Нас мальчишек взрослые всё время гоняли от своих дверей и окон, особенно когда мы затевали шумные игры в «казаки-разбойники», лапту и лянгу, в «орла» и в альчики. Улица не только учит тому, что запрещено, но и воспитывает, особенно мальчиков: надо всё время быть на уровне. Надо уметь влезть на дерево, чем выше, тем «героичнее», не бояться залезть в чужой сад, дать сдачи, при необходимости встать в «стенку», если завязалась групповая драчка. Ну и так далее. Главное не показать слабость, даже не физическую, а слабость духа.
Соперничали постоянно. Бились кулаками о кулак, кто первый отвернёт руку. Устраивали импровизированный бокс, естественно без перчаток, а удары разрешались только в область груди. Вместо наколок лезвием «резали» инициалы на руках. Надо было хоть один раз, но потянуть самокрутку из собранных на улице «бычков», пробовали курить анашу, план, травка. Это уличные названия марихуаны (конопли) Я испытал это «удовольствие» будучи школьником. На перемене в туалете (как и положено) накурились, на уроке мне стало плохо. Не помню, как выскочил из класса, успев не наследить. Урок на всю жизнь – даже сегодня запах этого дыма был противен. Нельзя ли под контролем врачей применять для профилактики наркомании?
Взрослые хулиганы использовали нас для стояния на стреме, провоцирования скандалов, драк, суматохи, чтобы решать свои замыслы.
Я всё же больше был выдержанным, чем хулиганистым. Отношения с соседями по двору были мягкими, меня к себе приглашали многие. У еврейской семьи Фейгиных я впервые пробовал настоящий фарш мак, редьку варёную в мёде, и даже мацу. Дядя Боря Шмидт (немец по национальности) просвещал по линии культуры, он очень много читал и хорошо рассказывал. Дружил с Абрамовым Юрой, бухарским евреем, настоящим сапожником. В зимние дни часто сидел у него дома, поместив ноги в сандал (жаровня под столиком, накрытая одеялом).
Не раз наблюдал весь процесс создания модельной обуви кустарным способом, нужны вкус и талант. У них пробовал вкусный плов, варившийся в мешочках. Повзрослев, вместе ходили к девочкам, он мог купить билеты в кино.
Мечта мамы, Анны Андреевны – дать единственному сыну высшее образование. Она упорно стремилась к этой цели. В этом её активно поддерживал отчим Николай Иванович Баранов. Они мечтали, чтобы я стал врачом. Время появления отчима в нашем доме я не запомнил. Он был очень тихим, спокойным, выдержанным человеком. седой, брил голову наголо, неизменно носил шляпу, всегда слегка поношенную. Интеллигент. Я мало знал о его прошлом, он по каким-то причинам явно скрывал это. Позже я понял, что родился он в Киеве, долго жил в Одессе. Когда судьба забрасывала меня в эти города, он давал мне адреса, где жил, и мне даже удавалось находить дома. Фасады этих домов выглядели не бедными, а в Одессе даже типа 2-х этажного особняка с балконом. Мне всегда хотелось представить, что происходило за стенами этих домов в те далёкие времена.
Оказалось, что он служил когда-то в царской армии, где-то на Кавказе, был вероятнее всего офицером, судя по манерам и образованности. Однажды в горах они попали под снежную лавину. Их искали и откапывали трое суток. За эти дни он полностью поседел. Уже после смерти в его архиве я видел фото молодой миловидной девушки. Это была довольно симпатичная балерина из Одесского оперного театра. Больше ничего из его личной жизни не осталось.
«Движение - это жизнь» была самая часто произносимая им фраза и любимый девиз. Сам был физически сильным, всегда заботился о спортивной форме. Работая бухгалтером в мясомолочном техникуме, посещал их спортзал, занимался на спортивных снарядах. Дома выжимал гири. Приветствовал и поощрял все попытки заниматься спортом. Я замечал, как он порой провожал заинтересованным взглядом хорошеньких женщин. Хотя мне это не нравилось, может быть, я ревновал из-за матери. Сегодня я понимаю его, сам «грешен» – это дань красоте, в том числе и женской. Помню, что он был весёлым и находчивым в компаниях. Хорошо играл на гитаре и мандолине. Зимними вечерами устраивали концерты у натопленной каменным углём или саксаулом печи, размером почти до потолка, снаружи металлическая, полукруглая, окрашена в чёрный цвет. Он вёл мелодию на мандолине, мама аккомпанировала на гитаре, а я на ложках или кастаньетах. Любимыми были старинные вальсы и романсы. Конечно, это происходило и летом, но запомнились больше длинные, зимние вечера. Постепенно и я освоил мандолину, позже даже играл в институтском струнном оркестре, возил с собой мандолину в колхозы, когда нас посылали собирать хлопок.
Старался он, даже за повседневным приёмом пищи, прививать нам правила хорошего тона. Вообще он много занимался мною, большинством выработанных положительных качеств я обязан ему. Поздновато понял, что самое главное в жизни это самовоспитание и самообразование. Естественнонаучные темы были его любимыми. Рассказы и рассуждения о возникновении звёзд и Земли, происхождении жизни. После этого я стал брать в библиотеке и читать научно-популярные брошюрки. О строении атома я узнал значительно раньше, чем мы эту тему изучали в школе. Научно-популярная и научно-фантастическая литература порой помогала мне и в период учёбы в институте, особенно по физике и химии.
Но для меня так и осталось неизвестным, когда и как, по какой причине Николай Иванович появился в Средней Азии, в Самарканде. Сюда высылали семьи репрессированных государственных и партийных работников из центральной части страны. В городе таких «выселенцев» было много. Так оказалась здесь будущая тёща Варвара Кузьминична с дочерью Ниной – будущей женой.
С честностью и боязливостью отчима жили мы «на зарплату». Добывать деньги и блага нелегально он не мог, кстати, это полностью относилось и к родному отцу. Рашид Абдурахманович говорил, что, когда он многие годы был председателем приёмной комиссии биологического факультета СамГУ, ему предлагали деньги, даже машину за зачисление отпрыска в Университет. Николай Иванович иногда подрабатывал брав какую-то работу домой и делал её по вечерам. В такой обстановке у меня выработалась идиосинкразия к воровству и к тем, кто приворовывал.
Вернёмся к основному повествованию. По какой-то причине или каким-то соображениям с года 1937 мать не работала, жили мы не богато, но вполне сносно. Были три детских мечты – радио, которое ловило хотя бы одну зарубежную станцию, патефон и велосипед. Радио марки ЭЧС-4 было приобретено незадолго до войны, но приносило радость недолго - с началом войны радиоприёмники отобрали. Их вернули через некоторое время после окончания войны. Этот характерный писк при настройке, «морзянки» в эфире вызывали замирание сердца, а если удавалось наткнуться на иностранную речь, восторг был неописуем.
О велосипеде оставалось только мечтать. «Удовольствие» это было дорогим. Вспоминаю, что во дворе ни у кого из ребят велосипеда не было. Помню санки и коньки, которые тесёмками прикручивались к обуви. Снег выпадал три - четыре раза за зиму. Надо было успеть покататься утром, так как к 15-16 часам, снег таял. Поношенный велосипед, даже побывавший в аварии, мне подарил отец Рашид, когда решил прекратить ездить на нём. Им с Таисией Васильевной (вторая жена) не везло, попадали в какие–то велосипедные неприятности. Я учился уже в старших классах или на первом курсе института, когда это случилось. Велосипед заставил заниматься вынужденным техническим самовоспитанием, надо было перебирать подшипники, регулировать «восьмёрки», менять и клеить шины и т.д.
Случайно в доме оказался и патефон. Старшая сестра мамы - тётя Лена - по обстоятельствам мне не известным вынуждена была, кажется в 1942 году, переехать к дочери в Сталинабад. Оставила нам на хранение какие-то вещи, в том числе патефон, 4 коробки пластинок. Тётя из Сталинабада не вернулась. Вначале эти вещи были неприкосновенны. Но если родители надолго пропадали из дома я заводил патефон, опасаясь, всё время порвать пружину. Потом, укладывал всё по прежнему, чтобы никто не догадался, что он использовался. Позже мы его уже с нарастающей по времени интенсивностью использовали в семье. Пластинки были очень хорошими. Музыка и арии из классических оперетт, Утёсов, Шульженко и много другого. Когда мы вывозили вещи из дома после похорон мамы, мой свояк Вадим Рашидович Фархади забрал их. Он очень любил музыку, играл на фортепиано. Много приятных часов и дней я провёл с ним и его семьёй. Вадик рано в 2006 году в возрасте 66 лет скончался от тромбоэмболии. Мой план переписать пластинки на магнитную ленту не осуществился.
Несмотря на скромный достаток, родители всё же могли себе позволить в выходной день (воскресенья не было, так как жили по шестидневке) пообедать с пивом, иногда пойти в парк, посидеть в кафе-мороженом.
22 июня 1941 года после мороженого в кафе и катания на лодке в «Парк-озере» (бывший Ивановский парк), вернувшись, домой в хорошем приподнятом настроении, узнали, что началась война, вначале просто с Германией, а потом Великая Отечественная, потом Священная. На целых четыре года.
Осталось детское впечатление, что страна всегда готовилась к нападению извне. Сдача нормативов «Будь готов к труду и обороне» - БГТО, «Готов к труду и обороне» - ГТО, «Будь готов к санитарной обороне» – БГСО, «Ворошиловский стрелок». Даже здесь в тылу - санитарные дружины, учебные тревоги, раненые и поражённые отравляющими веществами, одевание противогазов по секундомеру и ночные затемнения по всем правилам. Мы полагали, что такая обстановка везде, что страна, все мы готовы ко всему, танки наши быстры, а самолёты летают дальше и выше всех. Сплошные неудачи первых лет войны удивляли и смущали, даже нас мальчишек.
С началом войны небогатый уровень жизни людей резко катится вниз, растёт дороговизна. Мать не ищет и не идёт на работу, так как боится за квартиру, квартирные кражи, нападения резко возросли. Обокрали и нас. Это была большая трагедия, так как вынесли практически всё. Позже повзрослев немного, я понял, что во многом был виноват сам. В один из дней, когда я рубил во дворе дрова, подошел мужчина, представился знакомым Николая Ивановича, расспросил, когда он бывает дома, когда приходит, куда и когда ушла мать и т.д. То есть выложил я ему всё необходимое, чтобы выбрать удобное для ограбления время. В квартире остался только огромный ковёр, который даже вдвоём было трудно поднять и чудом уцелевшие золотые часы мамы. Она их хорошо засунула под комод. В трудные дни эти вещи, проданные за бесценок, всё же стали подспорьем в борьбе за выживание.
Первые свидетельства военной трагедии появились уже через несколько месяцев после начала войны. Мальчики, окончившие школу в 1941 году, были призваны в армию и направлены на фронт, среди них сосед по двору Изя Фейгин (во дворе жили три семьи Фейгиных). Мой двоюродный брат Фарид Капкаев постарше, попал на фронт в первые дни войны. Они пропали без вести практически сразу же. Мы их больше никогда не видели. Если я правильно вспоминаю, то из выпуска их класса уцелело только двое ребят. Вскоре на фронт уходит родной отец, двоюродный брат Куч Тагирович Фаткулин (Туз, Тузюнь, так звали его дома, почему не знаю). В 1943 году поступает в Военно-Медицинскую академию другой двоюродный брат Ирик Абдуллаевич Капкаев. По возрасту не трогают Николая Ивановича, это нам помогает пережить тяжёлое время.
. Вместо отобранных радиоприёмников была «черная тарелка», хотя работала она, когда её где-то подключали. Вскоре появились первые раненые, которых направляли на долечивание в тыловые эвакуационные госпитали, а потом и на улицах можно было увидеть людей в гимнастерках и галифе без ноги, без руки, иногда без двух, или с обезображенным лицом.
Всё больше становится нищих в изношенном, но тоже почему-то военном форменном одеянии. Город стремительно набивался «беженцами», их вскоре стали называть «эвакуированными». Многие из них были из районов уже оккупированных, многие потеряли семьи и знали об этом, третьи просто не имели никаких сведений о своих родных и близких. Море несчастий. В городе появились новые для нас предприятия, учебные заведения, которые эвакуировались по решению правительства в так называемом плановом порядке. Заработал завод «Кинап».
В городе было размещено много военно-учебных заведений, в том числе Военно-медицинская академия. Хорошо помню Павловского Евгения Никаноровича (знание фамилий пришло позже, когда учился в Академии), часто встречал его на улице, тогда не ведая, кто это. Он жил у кого-то на квартире в соседнем дворе. Позже уже в Академии слушал его лекции, не предполагая, что мне так повезёт. В 1951 году он носил слуховой аппарат, постоянно почёсывался, как будто бы на него нападал гнус. Почему-то чесал левое ухо правой рукой, посылая её к уху через «верхушку» головы, забавно. За углом на Советской улице (сейчас - Шарафа Рашидова) жил Орбели. Не думал, что буду дважды учиться в Академии, слушать лекции и наставления светил, которых в детстве встречал на улицах Самарканда, имена которых пестрели на страницах медицинской литературы, а позже 8 лет курировать Академию, как старший инспектор ЦВМУ.
Слушателей ВМА почему-то недолюбливали, звали «сосисками», по-видимому, из-за узких погон и интеллигентности, которая не позволяла им дать физический отпор летчикам, танкистам, артиллеристам, да и местным хулиганам, которых было предостаточно.
Баталии обычно завязывались на танцевальной площадке, а продолжались и на аллеях парка, и на улицах. Зависть у мальчишек вызывали «спецшкольники» - курсанты специальной школы ВВС, обмундированные в лётную форму. Спецшкола, кажется, была эвакуирована из Ворошиловграда. Впечатление осталось такое, что они верховодили в городе. Был случай, когда они разгромили отделение милиции, захватили оружие, наказали милиционеров, которые участвовали в какой-то акции против курсантов.
Отдельная «песня» о совместном проживании в одной комнате с семьей, эвакуированной из Ленинграда. Даже запомнил их фамилию - Вайда – мать, дочь старше меня на два-три года, и сын – мой ровесник. Комната была разделена простынями на две половинки. Кошмар! Содом! Меня поразила их неряшливость, хотя они постоянно подчёркивали свою интеллигентность. По законам мамы мытьё рук, овощей, фруктов было жестким порядком. Ежедневное по вечерам мытьё ног с мылом, еженедельно баня были обязательными процедурами. По-видимому, легкое отношение к гигиене было причиной заболевания парня брюшным тифом, через инкубационный период заболел и я.
Людей разношёрстных в городе становится всё больше и больше. Продуктов и хлеба всё меньше. Это, конечно, не был голод как в Ленинграде или на оккупированных территориях, но чувство голода по памяти оставалось непреходящим. Сахарная свекла, запечённая в печке (зимой) или на костре (летом), каша из пшеницы, редкие сухофрукты казались пиршеством.
Осталось в городе Харьковское танковое училище, которое реорганизовалось в Высшее автомобильное военное училище. Достаточно престижное, работающее в этом качестве и сейчас.
Мы все с детства умели плавать. Первые уроки получали в пруду центрального парка, несмотря на запреты родителей. Позже по собственной инициативе компанией ходили купаться за много километров от города на реки Карасу, Даргом, Агалычку - самая дальняя в горах. Последнее место считалось курортной зоной, здесь находился детский туберкулёзный санаторий, была развернута сеть пионерских лагерей. Часто даже в период войны во время таких походов нас - пацанов - узбеки зазывали во двор, угощали фруктами, чаем, иногда даже лепёшкой. Профилактика набегов на сады? Народ был приветливый, гостеприимный.
Властями использовался детский труд. Ездили за город истреблять «черепашку». Так называли какого-то вредителя зерновых культур, ходили по полю с сачками, собирали их и уничтожали. «Хлопковые» эпопеи, продолжалась с 5-го по 10-ый класс и 4 курса института. Трудностей в этот период испытали много, работа от рассвета до заката, в любую погоду, жизнь в приспособленных кишлачных зданиях, на глиняном полу, питание, что выделит колхоз, на который работаешь. Если в день собирали хотя бы по десять кг, то за всё время это не одна тонна хлопка. После окончания войны в Багишамальском Райкоме ВЛКСМ весь выпускной класс получил медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-45 г.г.» Мы считали, что это за хлопок. Вначале гордились, потом о них забыли. Вспомнил о ней уже в ЦВМУ, поиск удостоверения, запись в личном деле. Законом «О ветеранах» мы были объявлены ветеранами Великой Отечественной войны.
Начальную школу игры в шахматы проходил с Грантом Ионесовым. Дворы наши были рядом, много времени мы проводили вместе. В 1945 или 46 году он с родителями переезжает в Ленинград. Встречались редко, однажды, когда учился в Академии, был у него дома на улице Бассейной, ещё были живы его родители, иногда переписывались. Через десятилетия – 16 или 17-го мая 2002 г. раздался его телефонный звонок. Несказанно рад! Если вам и друзьям за 70, то при попытке сделать звонок после длительного перерыва, испытываешь какое-то чувство настороженности, неудобства или даже страха – а вдруг... И телефон его, как оказалось, изменился. В шахматах он дорос до кандидата в мастера спорта. Послал ему свою книгу "Информационные основы живого. Размышления врача у компьютера" и получил достаточно восторженный отзыв. Он мне написал, что читает вслух книгу своему слепому дяде, тот слушает, хорошо всё понимает и одобряет. В 2003 году, когда отмечали 50 лет окончания Академии, навещал его в Питере. Был плов с курицей, готовила его жена - Наташа, кажется "уговорили" бутылку коньяка.
Второй близкий товарищ - сосед по двору, Юра Ершов бредил стать шофёром. Он подделал метрики и уже в 15 лет получил водительские права (семейная профессия) и в конце войны работал на ГАЗ – АА (полуторка). Когда он не был занят собственно работой, мы «калымили», делая рейсы в пригороды, набивали полный кузов колхозников, из района на базар и обратно. Я в кузове собирал за проезд. Наверное, заработок был не плохим, он отдавал деньги матери, но нам оставалось на сладкое (помню сладкие и солёные урючные ядрышки от косточек), иногда пиво. Однажды даже мы выпили крепкий, жёлтого цвета и противного запаха напиток, который назывался водкой. Наверное, это был самогон из каких-то фруктов, его продавали во время войны и некоторое время после на каждом углу. Угар от него я в полной мере прочувствовал лет в 13. Провожали в армию одного из старших ребят с соседнего дома. Был обычный рабочий день – в школу во вторую смену. Как дошел до школы не помню, но что-то сработало – на входе во двор заснул в сухом арыке. Родители ничего не узнали. Это был урок на всю жизнь.
Наш дворовый товарищ с трудной судьбой и постоянными неприятностями в семье - Леня Соловьёв - был немного постарше нас. Сын очень известного в городе, занимающегося частной практикой и преуспевающего врача, тяготел к техническому рукоделию, не хотел получать образование, конфликтовал с мачехой - до скандалов с драками. Постоянно говорил, что убьет её. Работал токарем, мастерил нам ножи, собрал пистолет для стрельбы малокалиберными патронами.
В 2004 и 2005 г. он появлялся в Москве, успевали поговорить за обедом. Один из его сыновей - военнослужащий при увольнении из армии получил квартиру в Московской области, в Бронницах. Этот городок мы проезжаем каждый раз, когда едем в Рязанскую область, в деревню Воршево, где у нас был старый дом с хорошим участком, леса с обилием грибов и почти южное тёмное небо с огромным количеством звёзд.
.Припоминаю, что мне пришлось по каким-то причинам, но не личным, сменить в Самарканде несколько школ. Вначале была начальная школа №36 на улице Фрунзе, всего квартал от дома. Родители были лишены радости - водить дитя в школу. Там была моя первая учительница, к стыду забыл её имя, но чётко совершенно помню её образ: крупные, но правильные черты лица, высокая, стройная брюнетка. Она, когда проходила мимо нашего дома, всегда останавливалась чтобы поговорить с мамой. Даже, когда я уже учился в институте. Они обе продолжали хвалить меня, за мои какие-то успехи. Затем школа № 35, была на углу улиц Ленинской и Фрунзе - запомнилась вкусными половинками французской булочки с печёночным паштетом. После реформы, когда в СССР были введены раздельные школы по половому признаку, продолжал обучение уже без девчонок в школе №37, по ул. Энгельса.
О некоторых эпизодах школьной жизни стыдно вспоминать до сих пор. Об опыте курения анаши уже упоминал. Физику одно время преподавал фронтовик, у которого лицо было помечено порохом. Видимо, спокойный и доброжелательный человек. Однажды зимой на уроке кто-то придумал швырять в доску снежки, когда учитель стоит спиной к классу. Два раза удалось, но когда один из учеников изготовился сделать это в третий раз, учитель обернулся и увидел его со снежком. Внешне спокойный он подошел к ученику " врезал" ему и ушёл из класса. Больше он у нас не учительствовал.
После него преподавал физику учитель по кличке "Сыч". Легендарная в городе личность! Внешне он был схож с этой птицей - низкого роста, в очках с очень толстыми стёклами, с торчащей "ёжиком" причёской и твёрдым характером. У него не было оценок кроме "двойки" и "тройки". Его и боялись, и опасались. Во всех туалетах города, говорили, что и в женских тоже, пестрело "СЫЧ" с различными вариациями и «картинками». С ним я встречался уже в Москве, когда он приезжал в связи с ухудшением зрения. Я помогал ему обследоваться в Институте глазных болезней им. Гельмгольца через Эдуарда Сергеевича Аветисова. Но физику ученики в итоге знали, что проявилось при поступлении в институты и университеты.
Кажется, в 10 классе, видимо сразу после окончания университета, у нас появилась новая молодая математичка Анна Исааковна. В мужской школе это был постоянный «раздражитель». Когда она писала мелом в верхней части доски, приподнимаясь на цыпочки, взгляды мальчиков «опускались» к её ногам, так как платье приподнималось. Эдик Севликянц, высокий и худощавый армянин, вообще опускал голову к полу с выразительной мимикой. Юморист!
Как и у всех было две стороны школьного периода жизни: одна в классе, другая на улице. Улица невероятно притягивала, хотелось быть там как можно дольше. Ведь можно было посидеть уже в темноте, притронуться как бы случайно к девчонке, а то и прижаться, курнуть, ну и много других запретных "плодов". Доводилось поиграть в карты, даже на "интерес". В уличной жизни было проще: меньше хлопот и практически никакой сиюминутной ответственности.
Представляется, что я, подспудно, не без учёта нравоучений мамы и отчима, понимал, что улица перетянуть не должна. Хотя там было много привлекательного, загадочного, приключенческого, даже поучительного, но там же были примеры арестов, судимостей, жестокостей, убийств и ножевых ранений, там правила грубая сила и часто не справедливо, не по "правде".
Хорошо, что не возникало проблем с моей учёбой. Получил в итоге хороший аттестат. Но учился без интереса, ни один предмет не увлекал, ни один преподаватель не заинтересовал. Все явления в мире, появление жизни, превращение обезьяны в человека в школе, в институте объяснялись с позиций диалектико-материалистического мировоззрения. Было всё "ясно", Никаких других вариантов даже не предполагалось. Повезло, что тётя Зина, соседка по двору, библиотекарь в городской библиотеке имени А.С. Пушкина помогала беспрепятственно пользоваться книгами. Может быть, даже помогала их выбирать, особенно из многочисленных брошюр научно-популярных серий. Издавали их тогда много, и это было очень полезно. Может быть, в них попадались разные точки зрения. Пытался много раз рисовать, но не хватало не только знания по технике, но и таланта явно недоставало. Родной отец, по-моему, не имел никакой в этом направлении подготовки, но рисовал хорошо и карандашом, и красками. Портреты великих химиков, украшавших интерьеры кафедры органической химии, были выполнены им.
В самое трудное время в период войны меня забрала к себе в Сталинабад мамина младшая сестра - тетя Таня, Татьяна Андреевна. Был 1943 или 1944 год. У неё с мужем Адамом Ульяновичем Хижинским был собственный дом, хозяйство, куры, поросята, сад и даже пчёлы. Жизнь моя изменилась почти «до наоборот», появлялись даже карманные деньги, легче стало матери с отцом. Почему-то тетя Таня с детства была моей самой любимой из трёх сестёр, она была весёлой и доброй, она и имела в материальном плане больше своих двух сестёр, чтобы быть в те тяжёлые времена в хорошем настроении. Совсем маленьким в альбоме я карандашом разрисовал их тройное фото, приделав усы, очки, оставив нетронутым только её лицо.
Им с мужем приходилось много работать. Особые хлопоты были с пчёлами. Когда в городе заканчивалось цветение фруктовых деревьев и полевых цветов, дядя вывозил пчёл в горы. Мы с двоюродным братом Володей помогали им. С охотничьим ружьём охраняли пасеку, качали мёд. За сезон переезжали три четыре раза вверх по Варзобскому ущелью почти к снегу. Во время войны кусочек сладкой жизни, похожей на приключения! Сейчас в ущелье ГЭС, санаторий, гостиницы, туристские маршруты. Одним словом – курорт.
В Сталинабаде оказался в одном классе с Серго Микояном. Да, сыном Анастаса Ивановича Микояна. Недавно узнал, что он и брат были высланы туда, обвинённые в участии в каком-то мистическом "заговоре". Но это была, наверное, одновременно эвакуация. Сидели мы на одной парте, наверное, потому что оба были приезжими - "чужаками". Хороший общительный парень. Симпатичный, худой, с огромной копной вьющихся чёрных волос, из-за чего шея казалась ещё тоньше, чем была на самом деле. Он посещал все цирковые представления, где была классическая борьба, пытаясь на следующий день демонстрировать приёмы, чаще проигрывая со своим петушиным весом. Необычным для того времени были его собственные наручные часы. Несколько дней я пользовался ими, носил даже домой. Ощущение счастья от их "тиканья" было неописуемым. Сегодня он живёт в Америке, став доктором исторических наук, профессором.
Первые знакомства с оперной классикой были к концу войны. Спектакли проходили в Летнем театре, мы забирались на деревья, неважно было слышно, но хорошо видно. Запомнилась опера «Чио-чио сан». В Доме офицеров гастролировал заезжий Театр оперетты лилипутов. Забавно – Сильва и Эдвин три вершка, но костюмы и всё по-взрослому. Билеты по цене доступны, родители не возражали.
В 1945 году, то ли в последние месяцы войны, то ли сразу после Победы на экраны вышел фильм «Сердца четырёх». Для нас мальчишек контрасты с нашим "самаркандским" бытием. Нормальная жизнь без войны. Неизгладимое впечатление от Москвы и дачного Подмосковья. Отсюда многократные просмотры фильма в кинотеатрах города. Много позже в 80-х годах, я несколько лет арендовал государственную дачу в Красково. Понял, что фильм снимался здесь или в Малаховке. Тогда ещё неосознанно, но появились зачатки белой зависти, жажда интересной лучшей жизни. Обсуждая с ребятами фильм, мечтали: вот так бы жить в Москве, водить легковой автомобиль, быть похожим на Евгения Самойлова, а рядом симпатичная русая (или блондинистая) женщина, как Валентина Серова. Я почему-то хорошо запомнил слова Юры Ершова: «У тебя будет, ты ведь учишься!». Тогда затлело тайное желание поехать учиться в Москву или Ленинград.
Мечты и пророчества сбылись через "годы и большие расстояния", перипетии, дороги и не всегда простые ситуации. Уже более 40 лет как я москвич, начав осваивать Москву в 1968 г с Красной площади, со 2-го дома Министерства обороны. Бежишь на работу, а тебя ежедневно встречает перезвон Кремлёвских курантов. Чувства, переполнявшие первые дни и месяцы, трудно охарактеризовать. Тратил два с половиной часа, чтобы добраться на работу из санатория «Литвиново» Нарофоминского района и столько же обратно, но тяжёлая служба и сложная работа не могли испортить восторга. Хотя был период, когда приходилось работать дома по ночам, особенно с аналитическими материалами, периодами работа даже снилась.
Взрослея, стал мучить вопрос: как быть, кем стать? По советским лозунгам для молодых в стране «открыты все дороги». Вначале, конечно, надо быть летчиком. В то время это самая героическая профессия, спасение челюскинцев, фильмы, в том числе «любимый город может спать спокойно». Все мальчишки хотели летать, как сегодня хотят быть космонавтами. Лётчики были известны на всю страну, они первые Герои Советского Союза, и в мирные дни и в первые военные годы. Бередили воображение форма курсантов лётной спецшколы, которая располагалась на территории школы, где я потом учился. Мать постоянно уговаривала бросить эту идею. Спецшкола была вскоре переведена на место своей прежней дислокации. Всё разрешилось само собой.
В 9-ом классе стали приходить мысли более серьёзные. С Шурой Самсоновым, Володей Юдиным - соучениками - обсуждали возможность поступления в Архитектурно-строительный институт в Ленинграде. Но я оказался в Медицинском институте в Самарканде. После окончания школы, чтобы ехать в Ленинград, нужны были тёплое пальто, свитер, добротные теплые ботинки, какой-то резерв денег. От реализации плана пришлось отказаться. За медицину отец Рашид критиковал, считая профессию не мужской.
.
Аббревиатуры, используемые в «Записках»
